Перевод Александры Терентьевой для группы ВК
Он играет небритого, потерявшего былую форму частного детектива в захватывающей криминальной драме — роль, сделавшую из актера Тома Бёрка звезду и нашу тайную воскресную слабость. И он возвращается.
Том Бёрк неловко управляется со своим ланчем и выглядит застенчиво.
«Люди, завидев меня, не начинают кричать, или делать что-то в этом роде, — бормочет он. — Я не чувствую себя звездой с плаката. Я знаю, люди считают меня красивым, или кем-то вроде того, и это здорово, честно говоря, мне это даже нравится, но я очень рад занимать золотую середину. Какое слово они всегда используют, описывая меня… Грубоватый?»
Суровый?
«Да! Суровый на вид. Меня вполне устраивает быть суровым».
Возможно, суровость Бёрка вы впервые заметили в прошлом году, когда он играл Долохова в Войне и мире BBC. Или это могла быть его роль в Мушкетерах, или его появление в превосходном сериале Час в 2012. Еще был фильм Умереть за врага, но он с радостью признается, что никто его не видел. Остальные же из нас, наконец, заметили его прошлым летом, когда он появился на BBC в роли частного детектива в Страйке, снятом по мотивам романа Роберта Гэлбрэйта, также известного как Дж. К. Роулинг. Он доминировал в каждой сцене, начиная со вступительных титров, с их печальной музыкой и Берком, сгорбившемся в пальто оверсайз с сигаретой в руке.
Его персонаж в Страйке — ампутант. Сцены, в которых он надевает и снимает свой протез, были сняты с помощью изобретательного метода съемки с применением зеленого экрана, но в остальное время Берк ходил без него. Однако он может стать известным миру как актер, который сделал небритого, потерявшего форму ампутанта объектом вожделения.
Пока не подвернулись Долохов и Страйк, у него была карьера характерного актера и репутация человека с заунывным голосом и кривым лицом. И тут неожиданно, он — романтический герой.
«Я чувствую изменения. С Долоховым, люди — да, в основном женщины — начали смотреть на меня так, будто я сотворил что-то крайне неприличное. Это довольно мило, — затихает он. — Всё, я начинаю смущаться».
Изо всех сил стараясь отогнать любую мысль о том, что его портрет может висеть у кого-то на стене, Бёрк говорит, что никогда намеренно не нарабатывал кубиков на прессе — что, безусловно, является необходимым для этого условием — и делится историей своей недавней поездки в вестфилдский торговый центр. Там он набрел на магазин, который специализируется на продаже плакатов со знаменитостями. «Я подумал, меня там нет; я знаю, что меня там нет. Меня там никогда не будет, и я совсем не против. Я пошел туда не для того, чтобы проверить, нет. Скорее всего, я сделал это ещё несколько лет назад».
Бёрк говорит обо всем этом с ироничным огоньком в глазах. В конце концов, ему 36. Он достаточно взрослый, чтобы оценить свою степень привлекательности, но и достаточно старый для поиска всех эти дискуссий, относительно его глаз и волос на фанатских веб-сайтах. (К слову, они превосходны. Первоклассные глаза и волосы). Он шутит, что один из его коллег по съемочной площадке Войны и мира, захлебываясь от смеха, сообщил ему, когда смог, наконец, говорить, что Бёрк занял 99-е место из 100 в списке самых сексуальных мужчин года.
«Я подумал, это нормально. Если бы я шел номером 100, тогда бы я был такой, хммм, но 99? Девяносто девятым быть нормально. Никогда бы не подумал, что попаду в топ-100, но я там, и я не последний. Было бы здорово попасть в десятку, но, в то же время, это бы сильно ударило по моим нервам».
Несколько раз за скромный обед он говорит, что не хочет создать впечатление самовлюбленного. И действительно, идея предстать самовлюбленным в чьих-то глазах пугает его больше, чем что бы то ни было, хотя он — самый скромный актер из всех, что я встречала. Вживую он выглядит сантиметров на 180, довольно высоким и похожим на Страйка, с его потрепанным, полным печальных взглядов, обаянием. Он востребован профессионально, но презирает пустые комплименты, которые так часто сопровождают славу и остаются вместо неё. Неизгладимое впечатление складывается о 36-летнем парне, который до потери сознания смущается быть в центре внимания, но при этом всегда пытается протянуть руку помощи. Позже он говорит, что в душе он пессимист и чувствует, что в любой момент что-то может пойти не так. Иногда, когда встречаешься с актерами, понимаешь, что любил персонажа, а не человека, потому что последний оказывается приличным неудачником. Так вот, Берк не такой человек.
Страйк притягивает к себе зрителей отчасти благодаря неразрешенному вопросу, ждет ли нас развитие сюжетной линии с дерзкой ассистенткой Робин, которую играет Холлидей Грейнджер. С рейтингами больше пяти миллионов первая серия обошла всех конкурентов, это почти на два миллиона больше, чем собрал у экранов пилот Виктории на ITV.
«В следующей — страсти накаляются, — начинает Берк. — Нет, не накаляются. Это просто ужасная фраза. Я бы сказал, достигают апогея. Я…» Он беспомощно смотрит в мою сторону и вздыхает. «В ней что-то есть, правда? Что-то осязаемое. Как только я прочитал книгу, сразу понял: «Вот что в ней прекрасно». Я был бы счастлив играть и играть этого персонажа. Я бы хотел состариться, играя эту роль».
Роулинг известна своим до того пристальным вниманием к адаптациям ее работ, что в этой даже указана в роли исполнительного продюсера. Она была знакома с Бёрком по Войне и миру, и, вероятно, ему никак не повредил тот факт, что он играл Долохова, одного из её любимых вымышленных персонажей. Как только она собрала команду, которой можно было доверять, она позволила им приступить к делу, в общем и целом, появляясь на площадке в основном для читки сценария и в случайный съемочный день. По словам Берка, они с Грейнджер находили её присутствие, если и не откровенно вселяющим страх, то определенно достаточным для того, чтобы «задеревенели мышцы».
Его персонаж — бывший солдат Королевской военной полиции, который бросил учебу в Оксфорде, чтобы пойти в армию, и потерял ногу ниже колена в Афганистане. Сейчас, вернувшийся домой и без денег, он спит на раскладушке в своем офисе. Он немного потрепан и хаотичен, но женщины его любят. Одна его девушка, громко ругаясь, уходит в тот момент, когда появляется Робин.
Берк разговаривал с инвалидом-ампутантом о сложностях передвижения с протезом, и говорит, что всё, что ему нужно было делать для своей игры, — это следить за тем, чтобы колено сгибалось на долю секунды дольше. Это важная часть его персонажа, «но ровно как и всё остальное», — говорит он. Том работал над всеми тремя частями подряд в прошлом году, и подозревает, что когда придет время снимать следующую, на дворе будет уже 2020.
Одна из вещей, которую Роулинг рассказала о Страйке — это то, что он никогда не испытывает жалости к себе. Испытывает ли Берк?
«Нет. Что ж, да, если уж говорить начистоту. Я могу испытывать все что угодно, включая жалость к себе. Лет в 25 меня захлестнула волна жалости к себе, это было связано с карьерой».
У него было много работы, но после бесконечных прослушиваний несколько шансов он упустил. «Какой-то незнакомый парень проходит, нет, не думаю. Я думаю, с возрастом люди становятся лучше; возможно поэтому моя жалость к себе значительно отступила. Ты просто перестаешь волноваться. Звучит так, как будто мне безразлично, но дело не в этом. Это как школьная площадка для игр. Определенные группы детей не хотят принимать тебя в свою игру, поэтому ты просто затеваешь свою с теми, кто хочет».
С родителями, актерами Дэвидом Бёрком (слева) и Анной Колдер-Маршалл.
Он вырос в графстве Кент, был единственным ребенком; оба его родителя — актеры. Его отец Дэвид известен по роли Ватсона в телевизионной адаптации Шерлока Холмса, снятого в 80-х, и по его работе в Копенгагене Майкла Фрейна. Его мать, Анна Колдер-Маршалл, все еще выступает в театре, в 1997 она снималась в фильме Анна Каренина. Крестным Берка, которого он обожал и почитал, был Алан Рикман. Он наблюдал за его исполнением роли профессора Снейпа в Гарри Поттере, чтобы понять, как выдержать персонаж и сохранить его интересным. Никто не знал, кем приходился ему Рикман до 2008 года, когда он взял Берка в спектакль, над которым работал в Донмар Уэрхаус, вызвав тем самым предсказуемую волну слухов о кумовстве.
«Роль не упала на меня с неба, в плане того, какое место я занимал в своей профессии, — отмечает Бёрк, — и я знаю Алана достаточно хорошо, чтобы знать, что он не взял бы меня, если бы не был абсолютно уверен. Он слишком серьезно ко всему относился».
Его отправили в вальфдорскую школу, которая подарила ему «огромную» уверенность в себе. Там, по его словам, упор делается на то, чтобы дать детям возможность мечтать и избавить их от паники грядущих экзаменов. Что было также замечательно, потому что, по его собственному признанию, он оказался не особо способным к наукам. Ему нравился английский и литература, но многое другое, к примеру, математика, давалось с трудом, и он ушел из школы в 17, не пройдя курс A levels. Один из его учителей назвал его меланхоличным.
«Она была первой, кто так обо мне сказал. И, думаю, она была права. Не думаю, что это то же самое, что грусть или депрессия. У меня не было депрессии. Мне не было грустно. Я был угрюмым. Я был меланхоликом. И все еще им остаюсь. Я считаю это частью себя, и думаю, в этом нет ничего плохого».
У друзей, у которых родители, как и у него самого, были актерами, не было никаких сомнений в том, что им самим становиться актерами не дозволено, по крайней мере до тех пор, пока они не получат должного образования. Родители Бёрка относились к этому спокойнее. В один прекрасный день, жаждущий продемонстрировать свой энтузиазм, он выступил перед ними с речью из пьесы Много шума из ничего в собственной гостиной.
«Они пришли в восторг, и с того момента я всегда чувствовал их поддержку. Кажется, план Б никто даже и не упоминал».
В подростковом возрасте он чувствовал себя одиноким, но говорит он об этом с привычной оговоркой, что такими были все. Был период, когда он одевался во всё черное и в одиночестве бродил по игровым площадкам, думая, что с девушками всё становилось ещё хуже. Хотя, по большей части, они и знать его не хотели.
«Я был в этом не особенно хорош. Я не знал, как заговорить с девушкой. По крайней мере, с теми, что мне нравились».
Всё резко изменилось, когда в 17 он начал заниматься в Национальном молодежном театре и, судя по всему, девушки начали на него бросаться.
«Полагаю, что в 17 их было довольно много. Для меня это стало настоящим шоком, огромным шоком. Я понятия не имел, что с этим делать. Я начал с полной анонимности и закончил с чувством того, что меня оценили и людям я понравился. Не знаю что именно, но что-то произошло в тот год».
Сейчас он живет в Хакни со своей девушкой, которая работает в том же бизнесе. Она не против того, что интернет заполнен людьми, которые сохнут по ее бойфренду и, по его словам, она слишком зрелая для того, чтобы ревновать. Дразнит ли она она его этим?
«Иногда», — произносит он неубедительно, смотря на стену.
Женщин всегда спрашивают, хотят ли они детей, поэтому, учитывая то, что ему 36, и на основании равенства возможностей, я спрашиваю его тоже.
«Сейчас я даже не знаю. Не думаю, что я готов к этому на данный момент».
В прошлом году он неделю провел в Лос-Анджелесе, встречаясь с менеджерами и агентами, но ему не по душе вся эта голливудская контора, и он определенно не хочет туда переезжать. Конечно, помогает то, что в этом нет необходимости: Роулинг пообещала написать еще много Страйков. А пока он совместно с другом организовал театральную компанию. К концу года они отправятся в тур с Доном Карлосом, в котором Берк будет выступать в новом для себя амплуа сурового романтического героя. Он немного переживает о том, что становится старше, но не так сильно, как некоторые знакомые ему актеры.
«Они терзаются настоящими экзистенциальными муками, а я вроде даже жду этого. Я знаю "старых" людей, которым старость не в радость, но сам с нетерпением жду когда смогу сыграть Беккета. С удовольствием бы сыграл в Короле Лире».
А потом, может, лет через 20, он, оставит актерство и попробует себя в сочинительстве. Ему нравится идея проснуться утром, пройти два метра до стола, сесть и что-нибудь написать, хотя он не совсем уверен, что именно: пьесу, книгу, кто знает? Недавно со своей девушкой они записались на ночной курс гончарного дела, так что, возможно, он найдет себя в керамике.
Он не может есть глютен и молочные продукты, и пытается быть вегетарианцем, потому что пробовал пару лет назад и чувствовал себя намного лучше. Досадно, что я пригласила его на ланч в место, которое специализируется на сырах, салями и хрустящем хлебе, но он принимает это со спокойствием и заказывает салат. К счастью, он живет в той части Лондона, в которой есть новый модный ресторан вегетарианского фаст-фуда, Temple of Seitan, в котором, по всей видимости, готовят превосходную веганскую жареную курицу. Он собирался как-то купить ее, но, как это обычно бывает, наткнулся на очередь.
«У меня было чувство, что я одет для этого неподходяще».
Одет для чего? Для очереди? У очередей в Хакни есть дресс-код?
«Они там все будто пришли на шоу. Это было абсолютной частью их вечернего времяпрепровождения — стоять в этой очереди и общаться. Они были похожи на людей, занимающих место в ложах оперного театра. А я стоял там один, в спортивных штанах, с сумкой Tesco и выглядел… — он отрывает взгляд от своего кофе и начинает смеяться. — И выглядел меланхолично».
Фото Дэна Кеннеди, футболка Marks&Spencer за 6 фунтов.
Community Info