Оригинал The New Yorker
Перевод группа ВК (отредактирован мной)
Как раз тогда, когда все мои детские мечты, казалось, сбылись, я чуть не сошла с ума, а потом едва не умерла. Я никогда не рассказывала эту историю публично, но теперь пришло время.
Это было начало 2011 года. Я только закончила сниматься в первом сезоне «Игры престолов», нового сериала HBO, основанного на серии романов Джорджа Р. Р. Мартина «Песнь льда и огня». Несмотря на отсутствие профессионального опыта, мне дали роль Дейенерис Таргариен, юной принцессы, которую выдают замуж за мускулистого вождя дотракийцев по имени Кхал Дрого. Это длинная история — восемь сезонов — но достаточно сказать, что героиня растет в статусе и мощи. Она становится фигурой, олицетворяющей силу и самообладание. Вскоре молодые девушки стали надевать платиновые парики и струящиеся одеяния, чтобы быть Дейенерис Таргариен на Хэллоуин.
Создатели шоу, Дэвид Бениофф и Д. Б. Вайс, сказали, что мой персонаж — смесь Наполеона, Жанны д'Арк и Лоуренса Аравийского. И всё же через несколько недель после того, как мы закончили съемки первого сезона, несмотря на всё надвигающееся волнение рекламной кампании и премьеры сериала, я почти не чувствовала дух победы. Я была напугана. Напугана вниманием, напугана бизнесом, который едва понимала, напугана попыткой оправдать веру, которую создатели «Престолов» вложили в меня. Я чувствовала себя во всех отношениях выставленной напоказ. В самом первом эпизоде я появлялась на экране обнаженной, и с самого первого пресс-релиза мне задавали один и тот же вопрос: «Ты играешь такую сильную женщину, и всё же раздеваешься. Почему?». Мысленно я отвечала: «Сколько мужчин мне нужно убить, чтобы оправдать себя?».
Чтобы снять стресс, я работала с тренером. В конце концов, я была телевизионной актрисой, и именно этим занимаются телевизионные актеры. Мы работаем. Утром 11 февраля 2011 года я одевалась в раздевалке спортзала в Крауч-Энде, в северном Лондоне, когда у меня началась сильная головная боль. Я почувствовала такую усталость, что едва могла надеть кроссовки. Когда началась тренировка, заставила себя выполнить первые несколько упражнений.
Затем тренер велел встать в положение для планки, и я почувствовала, как будто резинка сжала мой мозг. Я пыталась игнорировать боль и отталкивать её, но просто не могла. Я сказала своему тренеру, что надо сделать перерыв и каким-то образом, почти ползком, добралась до раздевалки, потом до унитаза, где опустилась на колени, и меня начало рвать. Между тем боль — стреляющая, колющая, сдавливающая — усиливалась. На каком-то уровне я понимала, что происходит: мой мозг был поврежден.
Пару минут я пыталась избавиться от боли и тошноты, сказала про себя: «Я не буду парализована». Пошевелила пальцами рук и ног, чтобы убедиться, что это правда. Чтобы сохранить память, попыталась вспомнить, среди прочего, несколько реплик из «Игры престолов».
Я услышала женский голос из соседней кабинки, спрашивающий меня, в порядке ли я. Нет, не в порядке. Она пришла мне на помощь и положила набок, в стабилизирующую позу. Затем всё сразу стало шумным и размытым. Я помню звук сирены скорой помощи, новые голоса, кто-то сказал, что мой пульс был слабым. Меня рвало желчью. Кто-то нашел мой телефон и позвонил родителям, которые живут в Оксфордшире, и им сказали, что они смогут увидеть меня в отделении неотложной помощи больницы Уиттингтон.
Меня окутал туман беспамятства. Из машины скорой помощи меня покатили на каталке в коридор, наполненный запахом дезинфицирующего средства и гулом страдающих людей. Поскольку никто не знал, что со мной не так, врачи и медсестры не могли дать мне никаких лекарств, чтобы облегчить боль.
Наконец, меня отправили на МРТ, сканирование мозга. Диагноз был быстрым и страшным: субарахноидальное кровоизлияние (SAH), опасный для жизни тип инсульта, вызванный кровотечением в пространство, окружающее мозг. У меня была аневризма, разрыв артерии. Позже я узнала, что около трети пациентов с SAH умирают сразу или вскоре после этого. Выжившим пациентам необходимо срочное лечение для устранения аневризмы, так как существует очень высокий риск повторного, часто смертельного кровотечения. Если я хотела выжить и избежать необратимых последствий, мне надо было срочно сделать операцию. И даже тогда не было никаких гарантий.
Меня отвезли на машине скорой помощи в Национальную больницу неврологии и нейрохирургии, прекрасное массивное здание викторианской эпохи из красного кирпича в центре Лондона. Была ночь. Мама спала в больничной палате, свернувшись в кресле, так как я всё время просыпалась и вновь засыпала: из-за наркотического дурмана, стреляющей боли и постоянных кошмаров.
Помню, как мне сказали, что я должна подписать соглашение на операцию. Операция на мозге? Как раз тогда моя жизнь стала такой насыщенной — у меня не было времени на операции, но в конечном счете я успокоилась и подписала. И потом потеряла сознание. В течение следующих трех часов хирурги восстанавливали мой мозг. Это не стало моей последней операцией и не стало худшей. Мне было двадцать четыре года.
Я выросла в Оксфорде и редко задумывалась о своем здоровье. Почти всё, о чем я думала, — это актерская игра. Мой папа был звукорежиссером, работал над постановками «Вестсайдской истории» и «Чикаго» в Вест-Энде. Моя мама была и остается вице-президентом по маркетингу в крупной консалтинговой компании. Наша семья не была богатой, но мы с братом ходили в частные школы. Наши родители, которые желали для нас всего лучшего, старались обеспечить наше будущее.
У меня нет четких воспоминаний о том, когда я впервые решила стать актрисой. Говорят, что мне было года три-четыре. Когда я ходила с отцом в театры, то была очарована закулисной жизнью: сплетнями, реквизитом, костюмами, этим торопливым шепотом в почти полной темноте. Когда мне было три года, мой отец отвел меня на спектакль «Show Boat» и несмотря на то, что я обычно была громким и беспокойным ребенком, я просидела два часа в молчаливом восхищении, а когда занавес опустился, встала на свое место и начала хлопать.
Я была просто одержима. Дома я столько раз просмотрела видеокассету с «Моей прекрасной леди», что пленка порвалась. Думаю, что восприняла историю о Пигмалионе как пример того, как с большим количеством репетиций и хорошим режиссером ты можешь стать кем-то другим. Не думаю, что папа обрадовался, когда я объявила, что хочу быть актрисой. Он знал многих актеров и, по его мнению, они были невротичными и безработными.
Моя школа в Оксфорде была идиллической, нормальной, милой. Когда мне было пять лет, я получила главную роль в спектакле. Но в тот момент, когда пришло время выйти на сцену и произнести реплики, я всё забыла. Я просто стояла в центре сцены, неподвижно, захваченная этим моментом. Сидящие в первом ряду учителя пытались помочь, подсказывая слова. Но я просто стояла, без страха, очень спокойно. Это состояние души остается со мной на протяжении всей карьеры. Сейчас я могу быть на красной ковровой дорожке с тысячами щелкающих камер и оставаться невозмутимой. Званый обед на шесть человек — другое дело.
Со временем я стала лучше играть. Я даже помнила свои реплики, но едва ли была гениальной. Когда мне было десять лет, папа взял меня на прослушивание в Вест-Энд на постановку «До свиданья, дорогая» Нила Саймона. Когда я вошла внутрь, то поняла, что каждая девочка, пробующаяся на эту роль, поет песню из мюзикла «Кошки». Единственной вещью, которую я смогла придумать, была английская народная песня «Donkey Riding». После довольно терпеливого прослушивания кто-то спросил: «Как насчет чего-то более... современного?». Я спела песню «Wannabe» группы Spice Girls. Отец закрыл лицо руками. Я не получила роль, и думаю, что это к счастью. Папа сказал: «Было бы тяжело читать что-то плохое о тебе в газете».
Но я продолжила. В школьных постановках я играла Аниту в «Вестсайдской истории», Эбигейл в «Суровом испытании», одну из ведьм в «Макбете», Виолу в «Двенадцатой ночи». После окончания средней школы я взяла год перерыва, в течение которого работала официанткой и путешествовала по Азии. Затем начала занятия в Drama Centre London, чтобы получить степень бакалавра искусств. Как начинающие актеры мы изучали всё, от «Вишневого сада» до «Прослушки». Я не получила ни одной роли инженю, они все ушли к высоким, гибким и белокурым девушкам. Я же сыграла роль еврейской мамы в «Проснись и пой!». Вы бы слышали мой бронксский акцент.
После окончания учебы я дала себе обещание: в течение года буду соглашаться только на многообещающие роли. Я проработала в пабе, в колл-центре и в малоизвестном музее, рассказывая людям, что «люки находятся справа». Секунды казались днями. Но я была полна решимости: один год без плохих постановок.
Весной 2010 года мой агент позвонил и сказал, что в Лондоне проходят прослушивания для нового сериала HBO. Пилотная серия «Игры престолов» была отвергнута, и они хотели всё переснять, поменять актеров, в числе которых оказалась Дейенерис. Для этой роли требовалась неземная таинственная женщина со светлыми волосами. А я невысокого роста темноволосая фигуристая британка. Неважно. Чтобы подготовиться, я выучила очень странные строки из двух сцен: одна из четвертого эпизода, в котором брат собирается ударить меня, и одна из десятого, в котором я вхожу в огонь и выживаю, оставаясь невредимой.
Тогда я считала себя здоровой. Иногда чувствовала легкое головокружение, потому что у меня часто было низкое кровяное давление и слабый пульс. Время от времени у меня кружилась голова и я теряла сознание. Когда мне было четырнадцать лет, у меня была мигрень, из-за которой я провела в постели пару дней, и во время учебы в театральном иногда случались обмороки. Но всё это казалось обычным, частью стресса, связанного с актерской работой и жизнью в целом. Теперь я думаю, что это могли быть предупреждающие симптомы того, что должно было произойти.
Я прослушивалась на «Игру престолов» в крошечной студии в Сохо. Через четыре дня мне позвонили. Видимо, прослушивание не было ужасным. Мне сказали через три недели вылететь в Лос-Анджелес и читать для Бениоффа и Вайса и руководителей канала. Я начала интенсивно тренироваться, чтобы как следует показать себя. Они летели ко мне бизнес-классом. Я украла весь бесплатный чай в холле. На прослушивании я старалась не смотреть на другую актрису, высокую красивую блондинку, проходящую мимо. Я прочитала две сцены в темной аудитории для продюсеров и руководителей. Когда всё закончилось, я выпалила: «Могу ли я сделать что-нибудь ещё?»
Дэвид Бениофф сказал: «Ты можешь станцевать». Не желая разочаровывать, я станцевала трусливого цыпленка и робота. Сейчас я понимаю, что могла всё испортить, я не лучший танцор.
Когда я вышла из зала, они побежали за мной и сказали: «Поздравляем, принцесса!». Роль досталась мне.
Я едва могла перевести дух. А когда вернулась в отель, кто-то пригласил меня на вечеринку на крыше. Я отказалась и вместо этого отправилась в свой номер, где ела печенье, смотрела «Друзей» и позвонила всем, кого знала.
Эта первая операция была так называемой «минимально инвазивной», что означало, что они не вскрыли мой череп. Используя технику, называемую эндоваскулярным койлингом, хирург ввел микрокатетер в одну из бедренных артерий, в пах; он прошел вверх, вокруг сердца и к мозгу, где они закрыли аневризму.
Операция длилась три часа. Когда я проснулась, боль была невыносимой, я понятия не имела, где находилась. Пропало периферийное зрение, а в горле была трубка, меня без конца тошнило. Они выписали меня из отделения интенсивной терапии через четыре дня и сказали, что главное — это первые две недели. Если я продержусь этот период с минимальными осложнениями, шансы на выздоровление будут более высокими.
Однажды ночью после того, как я прошла этот критический рубеж, меня разбудила медсестра и в числе других когнитивных упражнений она спросила: «Как тебя зовут?» Мое полное имя — Эмилия Изабель Евфимия Роуз Кларк. Но тогда я не могла это вспомнить. Вместо этого я пробормотала какую-то бессмыслицу и впала в слепую панику. Я никогда не испытывала такого страха — чувство приближающейся гибели. Я уже представляла свое дальнейшее существование, и оно не стоило того, чтобы жить. Я актриса, мне нужно учить роль, а теперь я не могу даже вспомнить свое имя.
Я страдала от афазии, возникшей из-за травмы мозга. Даже когда я бормотала чепуху, мама с бесконечной добротой игнорировала это и пыталась убедить меня, что всё в порядке, но я знала, что это не так. В худшие моменты я хотела отключить систему жизнеобеспечения, просила медперсонал позволить мне умереть. Моя работа, все мечты о дальнейшей жизни были сосредоточены на языке, на общении. Без этого я была потеряна.
Меня перевели обратно в отделение интенсивной терапии, и примерно через неделю афазия прошла, я была в состоянии говорить. Я знала свое имя — все пять частей. Но при этом помнила, что вокруг лежали люди, которые так и не выкарабкались из этого состояния, все вокруг постоянно напоминали о том, насколько мне повезло. Через месяц после поступления я выписалась, желая принять ванну и подышать свежим воздухом. У меня были встречи с прессой, а через несколько недель нужно было вернуться на съемочную площадку «Игры престолов».
До этого в больнице мне сказали, что есть ещё одна аневризма в другой части мозга, и что она может «проявиться» в любое время. Врачи сказали, что она маленькая и, возможно, останется безвредной до конца жизни. «Мы просто будем внимательно следить». И восстановление было долгим, оставалась боль и морфин, чтобы ее утолять. Я рассказала продюсерам «Престолов» о своем состоянии, но не хотела, чтобы это стало предметом публичного обсуждения. Шоу должно продолжаться!
Ещё до того, как мы начали снимать второй сезон, я была глубоко не уверена в себе. Я часто была одурманенной и настолько слабой, что думала, что умру. Помню, в одном из отелей Лондона во время рекламного тура я думала, что не могу спать, думать или дышать, а уж тем более стараться быть очаровательной. Я принимала морфин между интервью, были боль и усталость, как худшее утомление, которое я когда-либо испытывала, умноженное на миллион. И давайте посмотрим правде в глаза, я актриса. Тщеславие приходит с этой работой, я провела слишком много времени, думая о том, как выгляжу. Если всего этого было недостаточно, мне казалось, я ударялась головой каждый раз, когда пыталась сесть в такси.
Реакция на первый сезон была, конечно, фантастической, хотя тогда я очень мало знала о том, как всё устроено в этом мире. Когда мой друг позвонил мне и сказал: «Ты номер 1 на IMDb!», я спросила: «Что такое IMDb?».
В первый день съемок второго сезона в Дубровнике я продолжала говорить себе: «У меня всё хорошо, мне всего двадцать с небольшим, у меня всё хорошо». Я ушла с головой в работу. Но после того первого дня съемок я едва добралась до гостиницы, прежде чем потеряла сознание от усталости.
На съемках я не пропустила ничего, но это стало борьбой. Второй сезон был худшим для меня, я не знала, что делает Дейенерис. Если быть совершенно честной, каждую минуту каждого дня я думала, что вот-вот умру.
В 2013 году после окончания третьего сезона я попала на Бродвей, где должна была играть Холли Голайтли. Репетиции были замечательными, но довольно скоро стало ясно, что успеха не будет. Всё это длилось всего пару месяцев.
Пока я была в Нью-Йорке из-за спектакля, у меня оставалось пять дней от страховки SAG и я отправилась на сканирование мозга, которое теперь приходилось делать регулярно. Вторая аневризма увеличилась вдвое, и доктор сказал, что мы должны «позаботиться об этом». Мне обещали относительно простую операцию, более легкую, чем в прошлый раз. Вскоре после этого я оказалась в шикарной частной палате манхэттенской больницы, и родители тоже были там. «Увидимся через два часа», — сказала мама, и я отправилась на операцию, ещё одно путешествие вверх от бедренной артерии до моего мозга. Нет проблем.
Вот только проблема была. Когда меня разбудили, я кричала от боли, процедура не удалась. У меня было сильное кровотечение, и врачи дали понять, что мои шансы на выживание ничтожны, если они срочно не прооперируют меня, и на этот раз им нужно было получить доступ к мозгу старомодным способом — через вскрытие черепа.
Выздоровление было ещё более болезненным, чем после первой операции. Я выглядела так, словно пережила войну, более ужасную, чем любая из тех, что пережила Дейенерис. Из операционной я вернулась с дренажной трубкой, некоторые части черепа были заменены титановыми пластинами. Сейчас уже нельзя заметить шрам, который проходит от макушки до уха, но я сначала я этого не знала. И прежде всего меня мучило постоянное беспокойство о когнитивных или сенсорных потерях. Это будет концентрация внимания? Память? Периферийное зрение? Теперь я говорю людям, что в итоге потеряла хороший вкус в выборе мужчин. Но, конечно, тогда ничего смешного в этом не было.
Я снова провела месяц в больнице и в определенные моменты теряла всякую надежду. Я не могла никому смотреть в глаза. Была страшная тревога, приступы паники. Меня учили никогда не говорить: «Это нечестно», учили помнить, что всегда есть те, кому хуже. Но во второй раз надежды кончились. Я чувствовала себя подобием себя. Настолько, что мне сейчас трудно вспомнить эти страшные дни во всех подробностях, мой разум заблокировал их. Но я помню, что была убеждена, что не собираюсь жить. И я была уверена, что появятся новости о моей болезни. И это произошло — мимолетно. Через шесть недель после операции National Enquirer опубликовал небольшую историю. Репортер спросил меня об этом, а я всё отрицала.
Но теперь, после всех этих лет, я рассказываю вам правду полностью. Пожалуйста, поверьте мне: я знаю, что я вряд ли уникальна, вряд ли одинока. Многие люди пострадали гораздо больше и не могли получить такой же уход, как я.
Через несколько недель после второй операции я с несколькими другими актерами отправилась на Comic-Con в Сан-Диего. Поклонники Comic-Con самые рьяные, ты не хочешь разочаровывать их. В аудитории было несколько тысяч человек, и прежде чем мы начали отвечать на вопросы, меня охватила ужасная головная боль. Вернулось тошнотворно знакомое чувство страха. Я подумала: вот и всё. Мое время истекло, я дважды обманывала смерть, и теперь она собирается до меня добраться. Когда я вышла за кулисы, мой агент посмотрела на меня и спросила, что случилось. Я объяснила, но она ответила, что репортер MTV ждет интервью. Я представила, что могу туда пойти и умереть в прямом эфире.
Но я выжила. Я пережила MTV и многое другое. За годы, прошедшие после моей второй операции, я стала здоровее, чем осмеливалась мечтать, сейчас я чувствую себя на 100 процентов. Помимо актерской работы, я решила посвятить себя благотворительной организации, которую помогала развивать вместе с партнерами в Великобритании и США. Она называется «SameYou», и направлена на предоставление лечения людям, которые оправляются от черепно-мозговых травм и инсульта. Я благодарна моей маме и брату, моим врачам и медсестрам, моим друзьям. Каждый день я скучаю по своему отцу, который умер от рака в 2016 году, и я никогда не смогу достаточно поблагодарить его за то, что он держал мою руку до самого конца.
Есть какое-то удовлетворение и невероятная удача в том, что я дошла до конца «Игры Престолов». Я так рада быть здесь, видеть конец этой истории и начало всего, что будет дальше.
Community Info